Проповедь на тему благотворительности

Проповедь на воскресное апостольское чтение 1 Кор. 9:2-12   

Если для других я не Апостол, то для вас [Апостол]; ибо печать моего апостольства — вы в Господе. Вот мое защищение против осуждающих меня. Или мы не имеем власти есть и пить? Или не имеем власти иметь спутницею сестру жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа? Или один я и Варнава не имеем власти не работать? Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада? По человеческому ли только [рассуждению] я это говорю? Не то же ли говорит и закон? Ибо в Моисеевом законе написано: не заграждай рта у вола молотящего. О волах ли печется Бог? Или, конечно, для нас говорится? Так, для нас это написано; ибо, кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, [должен молотить] с надеждою получить ожидаемое. Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное? Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы? Однако мы не пользовались сею властью, но все переносим, дабы не поставить какой преграды благовествованию Христову. 

Этот отрывок обращает наше внимание к теме, которую стараются обходить стороной, теме которая является как бы табу в проповедях и духовных поучениях. Но текст этого отрывка совершенно четко ее обозначает: это тема о материальном содержании пастырей. Начиная ее обсуждать, мы вторгаемся в область, очень болезненную для пастырей и пасомых, в первую очередь потому, что она затрагивает наши жизненные интересы. Но, как видим из послания апостола Павла, она волновала Церковь, начиная с самых ранних времен. Актуальность ее не пропала и сегодня, ибо, несмотря на ее тихое замалчивание в православной среде, она чуть ли не главная в разговорах не церковных людей о вере. Первое, что приходится слышать от наших современников, когда речь заходит о Церкви — это истории о жадности и богатстве священников, в терминологии простонародья «попов». Истории, большей частью преувеличенные, их источник тот же, что и для разговоров о воровстве начальства, продаже Родины и т.д… Анализ такого рода мировоззрения очень интересен, но он не затрагивает нашей темы. Для нас сейчас важно вскрыть богословские стороны затронутой апостолом Павлом проблемы.

Итак, рассмотрим поведение обоих сторон — пастыря и пасомого, не с духовной стороны, как это мы привыкли слышать в проповедях, а с материальной.

Очевидно, что пастырь, проявляя пристрастие, личную заинтересованность в пожертвовании паствы, согрешает грехом сребролюбия. Но это личный грех пастыря, за который он ответит перед совестью и Богом. Прямого нарушения заповеди или догматов веры в таком поведении пастыря нет.

Теперь посмотрим на пасомого. Приходя в храм мы знаем, что должны пожертвовать на Церковь, причем даже знаем сколько: десятину установленную Моисеевым законодательством, косвенно подтвердил Сам Господь уже в Завете Новом. О том же говорит и апостол Павел в сегодняшнем послании. Что же получается: если мы проявляем скупость на жертву, мы согрешаем не только личным грехом сребролюбия, но и нарушаем прямую заповедь Божию. А рассуждения об алчности священства, даже при их правдивости, будут для нас лишь оправданием. Всем известно, на какие ухищрения способен человек, чтобы заработать деньги, и еще на более тонкие ухищрения и самооправдания способна наша душа, чтобы эти деньги не отдавать. Поэтому, вместо того, чтобы по привычке искать вину в другом, в данном случае в священнике, в его плохо скрываемом желании получить пожертвование, посмотрим на свое внутреннее состояние и признаем: да, мне жалко денег, да священник с виду вороват и не вызывает доверия, но если я не раскрою сейчас свой кошелек, то я не только согрешу, также как и этот священник, но согрешу гораздо больше, ибо нарушу прямую заповедь Божию.

Теперь другой, богословский аспект проблемы. В разговорах о материальном содержании храмов и пастырей кроме собственной элементарной жадности проявляется и довольно опасная ересь манихейства. Это известная гностическое течение, с которым боролась Церковь в первые века, но которое живо до сих пор, ибо его источник — примитивное понимание духовной жизни, никогда не исчезнет. Смысл манихейства в онтологическом дуализме — признании двух равноценных начал мира — доброго и злого. В такой схеме человек, как микромир, сочетает в себе оба начала, причем доброе, светлое — это дух, а темное, злое — это плоть. Тогда задача ясна — избавиться от плоти, освободив чистый дух. Христианское понимание совершенно иное — мы не отвергаем, не отбрасываем плоть, телесную, материальную сторону нашего бытия, но призваны к преображению ее. С такой позиции разговоры только о духовном, принятия только духовной стороны бытия Церкви и человека за стоящие внимания, есть явное манихейство, опасная гностическая ересь, догматически недопустимая в церковном сознании.

Легко доказать на примере насколько мы все подвержены этому скрытому манихейству. Смотрите, как часто можно слышать в православной среде фразы типа: мы помолились, почитали акафист, какая благодать! Или: я объездил святые места, приложился к святыням — какая благодать! Все эти фразы абсолютно верны. Но! Вспомним, слышали ли мы когда-нибудь: я дал денег батюшке, какая благодать! Чувствуем ли мы благодать, совершая это духовное делание — пожертвование? А ведь это действительно благодатное дело. Мы исполняем заповедь — и ангелы радуются, более того, расставаясь с деньгами, мы наносим удар по одному из сильнейших грехов — сребролюбию — и бесы негодуют. Почему же мы не чувствуем действительную благодать от ясного и реального дела, а некие сомнительные состояния новоначальной экзальтации принимаем за оную? Вот так проявляется это манихейское гнушение материальным в повседневной жизни любого прихода. Любая проповедь обычно заканчивается неким призывом. Но сегодня я нарушу это правило. Потому что даже в самой мягкой форме вывод из размышлений на заданную апостолом тему будет однозначно читаем: несите нам больше денежек. Таким призывом, я заканчивать не буду. Но в завершение просто приведу одну зарисовку из нашей сегодняшней жизни. В одном типичном российском городе после нескольких лет существования прихода, построили новый храм — скромную деревянную церковку: сруб посреди высотных многоэтажек. Глядя на него, я всегда думал о том, как было на Руси несколько десятилетий назад: в любой деревне, часто посреди деревянных лачуг стоял белокаменный храм. Раньше — каменный храм среди лачуг, а сейчас — деревянный сруб среди огромных зданий. Что называется, почувствуйте разницу…