В мире современной литературы довольно редки случаи появления талантливых произведений, открывающих читателю взгляд на нашу повседневную жизнь с православной точки зрения. И тем более произведений, имеющих не внешне формальную православную позицию, а глубоко выстраданное видение автора.
К такого рода событиям можно отнести повесть Алексея Варламова “Рождение” (“Новый мир”,№7,1995). Само название повести уже символично — рождение не только ребенка, но рождение человека, души пред Богом.
Символично и многозначительно все в этой повести. Сами герои не имеют имен. Автор называет их — мужчина, женщина, мальчик. И в этом ясно проглядывает желание автора придать описываемым событиям не частное, а общечеловеческое звучание. И не только имена, само состояние душ героев повести в ее начале взято самым что ни на есть типичным для современного человека. Семья средних лет, среднего уровня как социального, так и интеллектуального. Обычные постсоветские интеллигенты — самый многочисленный слой населения. Нет видимых проблем и нет видимых взлетов. Тепло-хладные отношения супругов. Все как у всех. Вряд ли это большая любовь, скорее привычка. Вряд ли они большие подлецы, внешне вполне милые люди. Но, как сказано, ”ты не холоден и не горяч…”- такое состояние души является если не смертью, то очень близким к ней, практически не отличимым от смерти состоянием. А душа все понимает и мечется, и пытается вырваться из привычно-убийственного плена. Но она еще не знает пути…
Подобно большинству милых и образованных советских людей, герой повести, мужчина, осознает неправду окружающей жизни, жизни современной городской цивилизации, и пытается найти правду в природе. Как это распространено, как это мило, и как это лживо, в конце концов. Это может одна из сильных черт романа — то, что автор посягает на святая святых гуманистического мировоззрения — обожествление природы, всеми принимаемое неоязычество. Понять эту неправду можно только перед Лицом Истины, когда человек стоит на последнем рубеже этого мира и все благоглупости кажутся мелкими и смешными перед лицом смерти и Вечности.
Автор проводит героев через все ступени духовного возрастания, взросления человека. И мы видим главные этапы этого становления. В первую очередь, видим, как действует непреложный закон духовной жизни — “скорбями и страданиями надлежит нам войти в Царство Небесное”. Скорби и страдания — вот тот единственный путь и способ, которым может пробудиться душа от своего привычного смертельного сна. Но первый шаг пробуждения человека — это выход за пределы своей привычной эгоистической скорлупы. Маленькие эгоисты или большие эгоисты, такими нас воспитывает окружающая жизнь, жизнь без веры, а значит и без подвига. Жизнь не души, а организма не может быть ничем иным, как коллапсом, скорлупой, с каждым годом зарастающей новыми, все более прочными слоями. И подлинное рождение — это выход человека в мир, выход за пределы своей скорлупы. Для этого надо увидеть, что ты не один, ты не “пуп земли”, не центр мира, пусть даже и твоего собственного. И это уже чисто православный аскетический опыт — переместить центр мира, поместить в центре его не себя, а другого. Пусть это пока и не Он, Другой, но это уже и не я. И это такой шаг, который бывает не способен человек сделать и за всю жизнь. Сначала этот другой — возможный ребенок, ребенок еще живущий во чреве матери, но это уже другая жизнь, крохотная, но бесконечно дорогая для родителей. И эта крохотная иная жизнь переворачивает их шкалу ценностей. Главным становится не собственные пусть и скучные, но привычные проблемы, а беззащитная и непонятная жизнь ребенка.
“…Их брак, заключенный когда-то не столько по любви, сколько вследствие какого-то наваждения, давно перешел в привычку, и былая страсть превратилась в заботу друг о друге, а потом и эта забота угасла… наверно, она была плохой женой своему мужу, но ни он, ни его жизнь интересной ей не были…”
И вот в эту бессмысленную череду дней входит нечто совершенно новое, то, что заставляет обоих супругов мало помалу отвлечься от своей сосредоточенности на собственных обидах или интересах и заботиться о ком-то другом. Этот переход совершается не сразу, он происходит не менее болезненно, чем и само рождение ребенка. Но это и не удивительно, ведь происходит тоже рождение, рождение души.
Сначала это полунамеки, некие предчувствия наступающего пробуждения, которые сразу затаптываются привычкой к молчаливым обидам, отстраненности, страхом слишком близко подпустить близкого человека.
“- С тобой все в порядке? — спросил он жену, открыв скрипнувшую дверь в спальню.
Она ничего не ответила, но его взгляд, не равнодушный и отчужденный, как обычно, тронул ее…”
И сразу же обратно — за привычную глухую стену непонимания, после известия мужу о зачатии ребенка, его нелепый вопрос приводит к молчаливому внутреннему взрыву:
“- Что ты решила? — спросил он наконец осторожно, и она не сразу поняла, что он имеет в виду, а когда догадалась, то лицо ее потемнело, она остро пожалела о своих словах и подумала, что никогда ему этого вопроса не простит. “
И с первых же дней этой новой, другой для них жизни, женщина неосознанно для себя тянется к Богу. Вернее это еще не стремление к Богу, и не страх перед Ним, даже не страх смертный, а тревога за новую жизнь, которую она так стремилась сохранить. И не чувствуя помощи ни откуда, она прибегает к последней защите, которая есть у каждого человека.
“… Женщина включила ночник и взяла молитвослов. Она не была прежде религиозна и даже крещеной не была, но, с тех пор как забеременела, читала тайком от мужа утренние и вечерние молитвы. Она не могла в точности объяснить, зачем это делает, тем более что чужие, непонятные и таящие в себе угрозу слова не приносили ей ни утешения, ни облегчения, и, всю жизнь далекая от Бога и церкви, она казалась себе теперь самозванкой, но отступать было еще страшнее…”
Она принимает таинство святого крещения. Ее шаг осознан, это не дань моде или семейной традиции. Но как совершено это таинство, как удручающе далеко реальное его воплощение от его великого смыла.
“…таинство… поразило ее своей грубостью, суетливостью и полным несоответствием тому, что она от этого дня ждала, и подумалось даже, не обман ли это и можно ли считать такое крещение вступлением в пугавшую ее Церковь. Однако когда все было окончено, женщина почувствовала облегчение…”
Очень тонкое наблюдение автора и очень важное для понимания реального протекания духовного рождения человека. Не святые и благодатные переживания испытывает женщина в храме, не чудный и светлый священник, который двумя словами перевернул бы ее жизнь, а все наоборот — суетливость, грубость. Такая привычная и наскучившая реальность. Где же ожидаемая духовность? Надо иметь действительно спокойный и мудрый взгляд на Церковь, на подлинную, а не мнимую силу таинств, чтобы так описать важнейшее событие в жизни человека, его духовное рождение. Без всяких прикрас, которые только вредят делу, описать неприкрытую правду внешней стороны таинства, и этой неприглядной правдой убедить в реальности произошедшего чуда гораздо сильнее, чем бесчисленными описаниями сентиментальных вымученных якобы духовных переживаний.
И вскоре за духовным рождением жены, ее крещением, совершается рождение, точнее пробуждение от сна эгоизма и мужа. Он понимает, бессмысленность жизни только для самого себя, бессмысленность даже самого лучшего, что было в жизни, если это лучшее только для себя.
“…вся его жизнь и даже та избушка на лесном озере, его странствия по лесам и болотам, все это очарование и восхищение природой будут не выходом, а тупиком, все это имеет смысл лишь в том случае, если будет кому подарить и оставить эти леса и горьковатые запахи осени…”
По неумолимым законам духовной жизни рождение души совершается в муках. И полоса испытаний выпавших на долю супругов с каждой новой скорбью, очищает их от всего наносного и привычно-злобного. В день, когда они узнали о критической ситуации, в которой находится еще не родившийся ребенок, когда возникла реальная угроза выкидыша, мужчина проходит через переживания, которые могли бы убить его, озлобить на весь мир, но совершается еще одно чудо и вместо ненависти, только что бушевавшей в его душе водворятся жалость и неприятие этой самой ненависти.
“…”Господи, почему мы так друг друга ненавидим? До какой степени можно одному человеку ненавидеть другого? И за что?” Он вспомнил ту ночь в октябре когда ходил по городу и встречал самых разных людей, переполненных этой ненавистью, и подумал, что ненависть заразна, она передается от человека к человеку… все было пронизано этой ненавистью и страхом, тем, что греки очень точно назвали фобией, и эта фобия была и в его собственной душе…”
Это еще не покаяние, но это уже честный взгляд на себя, на свое внутреннее состояние, и неизвестно еще что лучше, такая молчаливая честность перед самим собой или машинальное перечисление стандартного списка грехов на исповеди…
И вот ребенок рождается. Он рождается недоношенным. И время, которое он должен был бы провести в утробе матери, становиться временем ежеминутной борьбы за его жизнь, временем самых сильных страхов и испытаний для его родителей, временем, когда рождались, по сути они сами.
Как бы в стороне от главной линии повествования стоят врачи, с которыми, собственно, только и общаются герои повести. Врачи, которые подобно ангелам света или ангелам тьмы помогают или мешают человеку в его крестном пути. Незаметно для первого взгляда поразительно точное совпадение их описания с православным учением о различении бесплотных духов. Так улыбчивая, моложавая, светловолосая врач в какой-то платной консультации говорит женщине то, что она хочет услышать, она такая приятная внешне и в общении, как тут не вспомнить о духе льстивом. И действительно, ее милая консультация настолько ослабила бдительность женщины, что она пропустила срок, когда еще можно было предупредить выкидыш, о чем впоследствии горько сожалела. И наоборот, врач в детской реанимации, учащий матерей главному способу бороться за здоровье своих детей — любить их, побуждающий их молиться о своих детях, этот внутренне светлый человек, при первом знакомстве с ним кажется мужчине отталкивающим и неприятным.
“…Мужчине казалось, что он сейчас сойдет с ума — невыносимо было представить, что жизнь его сына была сейчас в руках этого толстенького, любопытствующего человека с круглым бабьим лицом, пытавшегося своими дешевыми приемами его успокоить…”
А на самом деле этот доктор весьма примечательная фигура. И хоть автор говорит о нем, что он не был человеком религиозным, его понимание именно духовного состояния человека, причем понимание совершенно православное, если не сказать даже святоотеческое, не может не поражать своей ясностью и честностью.
“…С мужчинами было труднее. Любить младенца они не могли. То чувство, что испытывали даже самые нежные и заботливые впоследствии отцы, любовью было назвать нельзя. Это могла быть гордость, самолюбие, тщеславие, самодовольство, но только не любовь…”
Этот доктор и выхаживал ребенка в первые, самые критические дни. Эти первые дни жизни ребенка , дни когда эта жизнь висела на волоске, были временем катарсиса для его матери. Женщина горячо молилась Господу и Богородице, но временами “маятник страдания” откидывал ее далеко назад и она не чувствовала ничего, кроме одиночества и бездны. Это испытание она пережила, и Господь явил чудо, очевидное только ей одной, и женщина плакала слезами благодарения Той, Которая ее услышала.
А в это же время в душе ее мужа тоже происходит необыкновенное. Он сначала пытается найти самый простой и очевидный путь к Богу, приходит в храм, чтобы помолиться о своем, только что родившемся, ребенке. Но не все так легко и просто в духовной жизни человека. Он наталкивается на стену непонимания и уходит из храма разочарованный. Уходит из храма, но это не значит, что Господь его оставляет в озлобленности или унынии. Зрение греха своего — первый дар Божий, единодушно учат нас святые отцы, и вот мужчина ничего не замечая вокруг, углубившись в себя, видит свою собственную вину во всем случившимся и находит главную страсть, которая отравляет всю его жизнь и может отравить жизнь его сына, — это зависть.
“…О, зависть, зависть, как она отвратительна, она есть смертный грех, она порождает убийство, она есть неблагодарность Богу за о, что Он дает, а потому у завистливого отнимется последнее и за твою зависть расплачиваться будет твой сын…”
В повести есть удивительные описания переживаний искренней благодарности Богу. Автор передает нам такой взгляд на жизнь, когда очевидно, что для человека с подлинной верой в сердце, нет ничего обыденного, все в этой жизни становиться отмечено высшим смыслом, человек видит во всем прикосновение любви Божий. Так одна из самых вдохновенных молитв, которые рождаются в душе женщины, появляется по самому вроде незначительному, невозвышенному поводу — когда женщина впервые видит, как писает ее сын.
“… Тоненькая слабая струйка брызнула между его ножек, и ее захлестнуло неведомой, счастливой нежностью. — Ой, писает! — ахнула она. “Матерь Божья, Матерь Божья, Господи, Господи, — бессвязно прошептала она, — это все Ты. Ты только не уходи пока. Ты еще побудь с ним. Пока мне не разрешают. А потом я его приведу к тебе. Я расскажу ему, что это Ты его спасла, Ты его заступница. Я посвящу его тебе, Ты только сохрани его”…”
И изменение, преображение внутреннего мира родителей ребенка и является ответом Господа на их молитвы, самым главным даром Божиим. Когда мальчика принесли домой, в душе его отца родился новый человек.
“…Это даже нельзя было назвать любовью или счастьем, ни одно из этих обычных человеческих понятий к испытываемому им не подходило, было гораздо глубже и сильнее. Все то, чему он поклонялся и верил, что воспитывал в себе годами, катилось под откос…”
Но краткое время семейного благополучия быстро закончилось, ребенка снова госпитализировали, и родители прошли еще несколько долгих недель выматывающих переживаний, страхов, бессонных ночей. Несколько недель которые привели их на грань и душевных и физических возможностей человека. Но эта совместное длительное испытание только сплотило их. И они уже стали видеть и ценить не только ребенка, но и друг друга. Стена многолетнего непонимания рухнула от тяжелейших скорбей, что было бы невозможно представить при нормальном течении жизни.
“…Он находился при жене и при ребенке как бессменный часовой, и женщина, глядя на него, с непонятно откуда взявшимся в ее нынешнем состоянии удивлением думала о том, что этот холодный, равнодушный человек, привыкший к заботе только о себе или к тому, что о нем заботятся другие, избалованный своей матерью, изнеженный, не то чтобы переменился или стал другим, но в нем точно открылось что-то глубоко спрятанное, затаившееся и никогда, быть может, не узнанное, если бы не эта больница…”
Вообще надо отметить еще одно важное наблюдение автора. Несмотря на эту спаянность совместными испытаниями и одновременным духовным преображением героев, в их внутреннем мире есть и совершенно определенные различия. Так, у женщины преобладает живое переживание присутствия и помощи Господа и Богородицы. Ее молитвы и обращения к Ним наполнены большей частью благодарением и просьбой о защите для ребенка. У мужчины же преобладает покаянное настроение, жесткий самоанализ, вскрытие подлинных причин болезни ребенка. На этом пути он приходит к осознанию своей неправды перед Богом, разрушает прежних ложных кумиров, не только своих, но и кумиров современного общественного сознания. Он как бы приносит покаяние от всего своего заблудившегося народа. И в таких местах значение его мыслей явно перерастает рамки семейной драмы или личных переживаний. Это конечно не значит, что такой широкий взгляд более ценен, чем глубокое понимание внутренней жизни отдельного человека, но это широта придает значительность и, можно даже сказать, в своем роде эпичность произведению.
“… Наша повседневная жизнь ужасна, особенно если случается что-то очень затрагивающее нас, но мы этого не замечаем, мы устремлены в прошлое ли, в будущее, мы толкуем о великой России или идеалах свободы и демократии, мы забалтываем все, что можно заболтать, мы упиваемся своим красноречием, особой избранностью и духовностью, а за наше словоблудие расплачиваются дети этими нищими больницами, смрадом, тупостью и грубостью. Дети и их матери, которым просто больше не от кого рожать, кроме как от убогих российских мужчин, тем более интеллигентов… А то, что мы живем в нищете и рабстве, — это наш удел и наша расплата за грехи соблазненного равенством и справедливостью поколения…”
Ребенка удается покрестить в больнице. Священник, совершивший таинство крещение над младенцем, не произвел переворота в душе отца и не поддержал его в момент испытания. Как это привычно и как это просто. Ребенка покрестили и он на самом деле оказался вполне здоровым. Чудо это или совпадение? Или нелепость? Для кого как. Никого Господь опять не принуждает поверить, читатель свободен истолковать это в соответствии со своим собственным духовным опытом. Но герой повести, мужчина, вскоре после совершения крещения подлинно рождается и сам для настоящей, не выдуманной для себя веры. Ему открывается истина, которую так легко найти в духовных книгах, но так трудно понять и принять для себя человеку. Истина, против которой восстает все наше привычно-удобное существование. “…“Страдание есть знак нашей неоставленности Богом”, — подумал он… и вдруг почувствовал, что он не одинок. “
Он готов был принять страдание и дальше, столько дней, сколько им отпущено, и через минуту услышал от жены, что их ребенок здоров.
Они вышли из больницы в праздник Сретения, праздник встречи, встречи души с Богом. Ребенок оказался дома тогда, когда должен был бы быть дома, если бы не родился прежде срока. Это время, время его недоношенности оказалось временем рождения, донашивания, но скорее не его, а его родителей.
Повесть Алексея Варламова замечательна своим удивительно ясным и беспристрастным взглядом на духовное состояние и болезни современного человека. Причем этот взгляд совершенно православный. Может кому-то показаться, что герои повести слишком далеки от Церкви, как принято говорить, не воцерковлены. Но пользы от такого изображения мучительного пути человека к Богу гораздо больше, чем от лубочно-слащавой картинки, к которой, к сожалению, тяготеют большинство авторов пытающихся говорить на духовные темы. Причем пользу, несомненную пользу для своей души может извлечь при внимательном чтении этой повести и совершенно далекий от Церкви человек, и, может еще более, считающий себя “в ограде церковной”.
Часто слышим в Церкви вопросы и долгие обсуждения как нам “возрастать в вере и благочестии”, каким святым молиться, сколько раз в году причащаться, куда можно ходить в нечистоте и т.д. и т.п.. Все мы желаем возрождения духовности и готовы говорить на эту тему сколько угодно. Говорить, но не делать. Потому что делать больно, потому что единственное наше настоящее дело, которым укрепляется верующая душа, есть терпение страданий. Разговоры и пламенные проповеди, благолепие храмов и верность традициям очень важны. Если только мы не забываем того главного, единственного пути спасения, о котором напоминает нам эта повесть, что “многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие” (Деян.14:21).
